Кавказ. Выпуск III. Европейские дневники ХIII–ХVIII веков - В. Аталиков

продолжительного пребывания у меня. Он пил мою «воду жизни» (водку. – В. А.) и сказал, что направляется к своим соседям, ингушам и карабулакам. Они называют «Иерда» свои священные скалы и совершают для них пышные жертвоприношения, особенно во время погребений. В последнем случае родственники умершего могут потребовать баранов у тех, у кого они есть, и никто им не отказывает. Затем они отправляются с подарками к покойнику, который находится в своем доме, удобно усаженный и хорошо одетый, держа трубку в руке. Покойник принимает в любое время; всякий приходящий должен принести ему барана, и поскольку он никак не отзывается, они режут баранов и сообща поедают их. Но у них нет ни жреца, ни священника. У ингушей есть небольшие серебряные фетиши неопределенной формы. Они называются «Тсуум», и к ним обращаются для вызывания дождя, для рождения детей и приобретения других небесных благ.

В качестве личных имен ингуши используют названия животных, и одного из них зовут быком, другого свиньей, собакой и т. д. Имена женщин еще более необычны, и Урус объяснил мне их чем-то вроде целомудрия. Например, есть такие имена: Ази-вахара (та, что сидит на теленке), Джали-вахара (та, которая ездит на собаке). Однако люди, которые считают себя выше своих соотечественников, берут себе имена Заур, Иоташ и другие подобные, которые вообще широко распространены в горах.

Я изложил немногое из того, что поведал мне Урус. В это время в Кизляре было много ингушей, которым я хотел задать те же вопросы. Но эти люди редко отвечают честно на вопросы относительно их собственного народа, и я предпочел консультации одного иностранца. Впрочем, я смогу собрать больше информации в Моздоке, где находится архиепископ, который рассылает миссии по всему Кавказу.

28 октября. Чеченец Урус всегда получает огромное удовольствие от моей «воды жизни», и я, чтобы завязать с ним беседу, пригласил его утром на завтрак; и вот часть того, что он рассказал мне в присутствии Павла Калустова, который говорил по-чеченски и прекрасно владел ингушским языком.

Религия ингушей – та же самая, что у всех мисджегов, а у чеченцев есть еще Иерда, или скалы, которые они раньше украшали и культ которых они не забросили в угоду магометанству. Однако чеченцы называют бога не Аллахом, но Даа или Даал, и это имя не связано с магометанством; не похоже также, что оно осталось у них от древней религии, поскольку ингуши, у которых оно сохранилось, далеки от признания Даала, проклинают его и не почитают ни скал, ни фетишей.

Сегодня, если ингуш должен чеченцу и не может или не хочет ему платить, чеченец идет искать кунака среди ингушей и говорит ему: «Такой-то из твоего народа должен мне столько-то; заплати мне, иначе я приведу собаку и убью ее для умерших в твоей семье». Эта угроза заставляет трепетать ингуша, который тотчас начинает хлопотать в пользу кредитора.

Если должник отказывается от долга, он должен дать определенную клятву. Он несет смесь собачьих костей и помета к Иерде, или божественной скале. Затем обе стороны сходятся, и должник громко произносит: «Если я говорю неправду, пусть мои умершие родственники носят на своих плечах умерших родственников такого-то по этой дороге, пока на земле бывает дождь и в небе светит солнце». Эта церемония совершается ворами и скупщиками краденого чаще, чем должниками, и, видя это, ингуши не хотят брать взаймы у своих соседей. Однако торговля все-таки влечет за собой кредиты.

Случается здесь и более необычное дело. Если ингуш лишился сына, другой, который потерял свою дочь, идет к нему и говорит: «Твой сын на том свете нуждается в жене; я отдаю ему свою дочь, а ты дай мне столько-то коров в качестве калыма», – и в таких случаях никогда не бывает отказа. Калым это, как говорят, приданое у мусульман, которое муж должен отдать своему тестю. Чеченцы не дают больше двух коров, но ингуши дают до 30.

У них бывает до 5 жен. После смерти отца его сыновья женятся на них на всех, за исключением своей матери, на которой женится его другой брат. Чеченцы часто упрекают их этим постыдным обычаем. Но ингуши отвечают: «Сперва мой отец спал с моей матерью, а теперь я сплю с его женой». Я привожу здесь подлинные слова Уруса, не претендуя на подтверждение значения этого силлогизма.

Ингуши не имеют удовольствия письменности и рассматривают ее как повторяющееся чудо, которое христианство и магометанство изобрели для своих последователей. Калустов сообщил мне это раньше, чем Урус, но он сообщил мне последнее известие, которое доказывает, что ингуши все еще привязаны к своей религии, хотя некоторые из них являются втайне мусульманами.

Два брата из этого народа были проданы в Турцию, приняли там ислам, побывали в Мекке и, наконец, стали свободными и вернулись на родину. Их мать была еще жива, и они легко обратили ее в веру Магомета. Затем, движимые святой верой, они стали публично выступать против культа скал. Но ингуши собрались и сказали им: «Вы учите нас закону, который вы усвоили в то время, когда вы были рабами. Мы не желаем его. Уходите из нашей страны и никогда не возвращайтесь». Братья ушли к чеченцам, где они и живут в настоящее время.

Все изложенное мною я почерпнул из разговора с Урусом. Он сообщил мне также более 100 чеченских слов, которые я записал как можно тщательнее. В них большое число моносиллаб, которые почти соответствуют тем же звукам, но они очень трудно различимы; они произносятся с определенным ударением в голосе и дыхании, и кажется, что моносиллабы произносятся еще более отрывисто (в моем «Путешествии по Кавказу» (Т. 2. С. 356, 376) помещен чечено-ингушско-тушинский словарь. – Клапрот).

Глава Х

Путешествие из Кизляра в Моздок

10 ноября. Я выехал на лошади в сопровождении 30 казаков и прибыл к берегам Терека, переправа через который отняла значительное время. Переправившись на другой берег, мы встретили князя Солама, сына князя Кучука. Через полчаса скачки галопом мы прибыли в его резиденцию в Брагун, большую и прекрасную деревню на Сунже. Кучук встретил меня у входа в особняк, построенный за воротами его двора. Он обнял меня с большой приветливостью и ввел в особняк, где я увидел небольшой огонь в камине. Меня усадили перед камином, а сам Кучук расположился в просторном кресле, похожем на трон, сколоченный довольно грубо. Диван такого же фасона был покрыт ковром, который придавал ему вид мебели.

После обычных приветствий накрыли стол, то есть принесли круглый медный поднос, выложенный по краю